2194 год, 12 октября, вторник, 11 утра.
День выдался дождливый и мрачный, будто это была и не присяга вовсе, а похороны. Отец Дина не смог присутствовать на знаменательном событии – работа как всегда. Просил позвонить после, как только окончится официальная часть. Уже отгремел оркестр, произнес речь начальник академии, отчитал стандартные поздравления со знаменательным днем куратор группы Рикетта. Мать, одетая в строгий темно-синий костюм, крепко держала ручку зонта и старалась не плакать. Уж очень момент был трогательный. Плац блестел от влаги, курсанты желторотики, в парадной форме, при оружии, один за другим чеканили слова и припадали на колено, чтобы поцеловать край знамени.
Торжественный момент портил октябрьский холод, пробиравшийся за шиворот кителя. У курсанта Рикетта мерзли руки. Небо было свинцово сизым. Старшекурсники, сегодня стоявшие за спинами первокурсников, были серьезны и выдержаны. Привыкшие чуть что вытягиваться по стойке смирно, идеальные солдаты, сегодня получат повод устраивать темную, выливать воду из ведра на плиточный пол, пинать упавшего ногами или лупить пряжкой от ремня. Потому что они, желторотики, теперь с ними заодно и должны доказать, что ничем не хуже, не крысы.
- Я, Дин Рикетт, поступаю на военную службу и присягаю на верность Монарху, Метрополису и его народу. – Собственный голос сейчас казался ему чужим. Рикетт старался не волноваться. В курсантском общежитии накануне вечером стоял сигаретный смог и стойкий запах выпивки. Однокурсники привели пару девиц. Проводили после того как стемнело, сунув бутылку сговорчивому дежурному. Смешливые, навеселе, шлюхи обнимали парней без разбору, дарили любовь бездумно, щедро. Было тепло и пьяно.
Вспомнив, как целовался взасос, семнадцатилетний Рикетт покраснел и едва не запнулся на словах «…Мужественно, не щадя своей жизни, защищать граждан и интересы Метрополиса».
Голос звучал хрипло. Всю ночь горланить песни, задыхаться, кончив, а после ранним утром бороться с похмельем, потом пытаться четко произнести заранее заученные слова – не так-то легко.
И все-таки Дин произносил их искренне. Обычный семнадцатилетний мальчишка, он верил, что будет полезен всем этим людям, часть из которых, облаченные в военные мундиры, с тоской смотрели на замученных похмельем новобранцев.
- Если же я нарушу принятую мною Военную присягу, то готов нести ответственность, установленную законами Метрополиса. – Эти слова курсанта Рикетта не смущали, потому что он едва ли представлял себе, как может получиться так, чтобы он пошел против своих или против этих строгих и внимательных людей в форме. Не потому что боялся наказания, а потому что искренне верил в правильность выбранного пути.
Выпрямившись курсант Рикетт взглянул на мать. Та прятала в карман бумажный платок. Нитка жемчуга казалась неестественно белой на темно-синем. Оставалось получить благословение святого отца и принять новые обязанности. Сделав несколько шагов в сторону, Дин предстал перед священником для того, чтобы принять благословение и напутственные слова. Дождь мелкими брызгами кропил лицо, а потому Рикетт, держа фуражку на локте, поднял глаза на священнослужителя и невольно улыбнувшись, прищурился.
Отредактировано Иаков (2011-04-14 23:24:52)
